Покои Феанаро
Небольшая, вытянутая в длину комната. Стены, очень высокие, покрыты вышитыми полотнами работы Мириэль. Простой узор витража почти скрыт за тяжелыми темно-пурпурными шторами, обычно полузакрытыми: так, чтобы пятна света, падающие от окна, никогда не касались ложа. Феанаро живет по своему собственному внутреннему ритму, он способен проработать в мастерской несколько суток кряду, а потом еще сутки так же доблестно проспать. Собственно, в эту комнату он приходит обячно на пределе сил, и оттого здесь практически нет ничего, относящегося к работе. Точнее, есть: в массивном деревянном шкафу, также задрапированном, и оттого практически незаметном. Возле окна, напротив входа, стоит небольшой стол (на нем пара кубков, кувшин, какие-то бумаги с набросками) и два стула возле него; в углу же - высокое и глубокое кресло. Причем до стола можно дотянуться рукой, не вставая с ложа.
Феанаро никогда не остается здесь подолгу. Сочетание почти аскетического набора мебели и неповторимого уюта, созданного гобеленами, быстро возвращает мастеру силы. За одним из гобеленов есть проход в рабочий кабинет - комнату гораздо более просторную, светлую и захламленную. Там Феанаро и проводит почти все время, когда он не в мастерской.
Несмотря на то, что новый день был в самом разгаре, Феанаро все еще спал. Однако сон его, сначала глубокий и ровный, становился с каждым часом все тревожнее. Он раскинулся на ложе, чёрные волосы разметались по вышитой подушке, по лицу бродила тень тревоги. Вдруг он рывком сел, открыл клаза и огляделся, словно пытаясь отыскать что-то взглядом. В комнате по-прежнему царил блаженный покой. Феанаро глубоко вдохнул, дотянулся до стоявшего на столе кувшина и кубка. Глоток вина помог привести мысли и чувства в порядок. Ощущение смутной тревоги, тем не менее, осело где-то на грани сознания. Феанаро решительно тряхнул головой, подошел к окну и отдернул шторы в сторону. Помедлив мгновение, повернул шпингалет и открыл ставни, пустив внутрь легкий теплый ветер, наполненный светом.
Нолдо кинул взгляд на свою рабочую тунику - простую, черную с серебряно-алой вышивкой. Затем решительно подошел к шкафу и выбрал одно из лучших своих одеяний из алого и багрового атласа, с золотым шитьем. В тот момент, когда он расчесывал волосы, задумчиво глядя в окно, раздались шаги у дверей, и мгновением позже в комнату заглянула Нэрданель.
Нерданэль тоже переоделась после работы в мастерской - теперь на ней было строгое, мужского кроя, темно-зеленое платье, выразительно оттенявшее ее необычные медные волосы; из украшений только едва-заметная золотистая вышивка по краю ворота и подолу, да небольшая, тонко выгравированная золотая накладка на поясе, стягивавшем тонкую талию; и такая же тончайшая золотистая нить в заплетенных волосах; - в совершенстве постигшая секреты работы с драгоценными камнями и металлами, она, тем не менее, не любила носить большое количество драгоценностей.
Вошла - и сразу же, прежде чем приветствовать супруга, поставила на столик закрытую драгоценную шкатулку, словно опасаясь открывать ее лишний раз.
Но затем повернулась - и улыбнулась радостно, искренне, потянулась к мужу - обнять, поцеловать, как в прежние времена - и забыть на время подступающую неосознанную тревогу...
- Как я рада, что ты снова дома...
Феанаро улыбнулся, обернувшись к ней. Он ответил на объятия жены, но от Нэрданель не укрылось, что прежде всего ее супруг бросил взгляд на шкатулку, словно желая убедиться, что с ней ничего не случилось... И поцелуй, который Феанаро подарил Нэрданель, показался ей чересчур торопливым. Впрочем, кто знает, что на уме у порывистого и импульсивного сына Финвэ?
- Мне жаль, что мое отсутствие показалось тебе столь долгим, - сказал мастер, присаживаясь на край своего ложа и увлекая Нэрданель сесть рядом. - Признаться, я совершенно потерял счет времени там, в мастерской. И согласись, - с ноткой гордости добавил он, касаясь кончиками пальцев ее прически, словно следуя за тонким лучиком золотой нити, - согласись, melda, что я потратил это время не зря.
- Конечно, не зря, - согласилась Нерданэль. - Ты сотворил величайшее сокровище, которое когда либо являлось в Амане, кроме лишь Двух Древ Йаванны. Но я повторю вопрос, который задавала тебе вчера - быть может, сегодня, после отдыха, ты найдешь на него правильный ответ или мы сумеем найти этот ответ вместе. Что ты собираешься делать с этими камнями? И, Феанаро... - чуть помолчала, но добавила, - примешь ли ты от меня совет, как раньше?
- Совет? Наверное, да, - но я не могу сказать тебе, не услышав самого совета, - слегка удивленно ответил мастер. - хотя возможно, что я и впрямь нуждаюсь в нём.
Феанаро встал, взял шкатулку и сел обратно, обняв жену одной рукой и поставив ларец на колени. Чуть помедлив (Нэрданель напряглась на миг, или ему показалось?), откинул крышку. Сильмарилли сияли даже в потоке дневного света - казалось, что они впитывают коснувшийся их свет и возвращают отраженным и многократно усиленным. Повисла небольшая пауза - даже сам создатель Камней не сразу мог оторваться от созерцания.
- Этот свет принадлежит нам, meldanya, - сказал он тихо. - Нам и нашему народу. Никогда прежде не создавали руки нолдо ничего подобного. И даже мне, пожалуй, не под силу теперь превзойти самого себя. Я добился того, чего хотел - мы можем прикоснуться к Совершенству, ибо Совершенство есть эти Камни. Нужно ли делать с ними хоть что-то теперь?
- О супруг мой и повелитель, - начала говорить наконец Нерданэль, - мне кажется, ты совершаешь ошибку, ибо свет, заключенный в этих камнях, не может принадлежать никому, ни тебе одному, ни даже одному лишь нашему народу. Твое мастерство неизмеримо никакими словами, но разве не Йаванна создавала этот свет, и разве не Ауле учил тебя секретам мастерства, без знания которых не достиг бы ты теперь такого совершенства?
И мне кажется теперь, что лучше было бы... - она хотела сказать "преподнести их в дар валар, в знак признательности", но запнулась и решила все же смягчить свой совет, опасаясь неукротимого нрава своего супруга, - лучше было бы, о возлюбленный супруг мой, спросить совета у кого-либо из Великих: быть может, сумеют они лучше распорядиться и найти применения этой красоте на благо не одному лишь нашему народу, но всему миру, который они хранят в радости и покое.
Феанаро рассмеялся.
- Можно подумать, что Валар не сумеют дальше хранить покой и радость мира, кроме как с помощью моих Камней! Ну нет уж!
Йаванна создала Дерева Света, но раз уж на то пошло, то сам Свет она не создала бы, если бы не Эру Единый. И, хоть Ауле и даровал мне знание секретов мастерства, но лишь в Эру я вижу исток самого Творения. И если и стану спрашивать совета, как поступить мне с величайшим мои сокровищем, то только у Него самого!
Отсмеявшись, Феанаро внимательно посмотрел на супругу.
- А если ты не шутишь, драгоценная моя Нэрданель, то я не понимаю тебя. Для чего сейчас мутить воду и задавать Валар подобные вопросы? У них достаточно могущества, я надеюсь, чтобы и без моей помощи в мире царила Красота. И если Валар действительно так мудры, то они поймут, что лучший выход - оставить Сильмарилли мне и народу Нолдор. Я же буду носить эти Камни - и все, и Валар, и Майяр, и Элдар - все смогут любоваться ими. Я так решил.
- Ты самонадеян, Феанаро, - ты говоришь: лишь в Эру исток Творения, но разве Валар хранят Аман и Арду не именем Эру; недооценивая мудрость Валар, ты рискуешь впасть в гордыню еще худшую... но о том даже и помыслить нельзя. Ты говоришь - все будут любоваться сильмариллями - но не говорит ли уже сейчас в тебе любовь к творению своих рук бОльшая, нежели к истоку самого твоего дара творчества?
Ты говоришь - оставить камни народу нолдор - но уже сейчас их сияние искушает каждого, кто прикоснется к ним; и страшусь я тех дней, когда станет это искушение непосильных бременем... ибо, увы, не все чисты помыслами даже здесь, в Амане, и не по душе мне, что освобожденный Мелькор, Отступник, свободно бродит по нашим землям, ибо прозреваю я тьму в его феа и неутоленную жажду властвовать. Многие же другие смущены, либо слабы, либо подвержены гордыне и мало имеют чувства благодарности в своей душе...
Подумай лучше, возлюбленный супруг мой, не привлечет ли Свет сильмариллей ненужного внимания завистников? И разве недостаточно разлада в Доме Финве - тлеющего, но не угасшего?
Феанаро нахмурился. В словах Нэрданель звучал упрёк, а упрёков мастер не терпел.
- Самонадеян? Впасть в гордыню? О супруга моя, о чем говоришь ты?! - тёплые нотки исчезли из голоса, остался лишь ровный, пока еще ровный, но слегка официальный тон.
- Не знаю, о каком искушении говоришь ты. И что значит "каждого, кто прикоснётся". Однако, насколько мне известно, (Феанаро особо выделил голосом эти слова), до сих пор Камней касались лишь ты и я. Я в себе не чувствую искушения. О чем же тогда говоришь ты?
Феанаро сурово взирал на супругу, ожидая ответа.
- Я говорю именно о том, - твердо и терпеливо повторила Нерданэль, но при этом чуть отстранилась, словно почувствовав возникшие между ними внезапно холод и отчуждение - впрочем, разве она не предвидела это во время бессонной ночи в мастерской? Да и раньше, гораздо раньше... не первое это непонимание, но сейчас словно пройдена некая граница... - говорю именно о том искушении, когда искусный мастер слишком привязывается к делу своих рук, и желает обладать своим творением вечно, не делясь ни с кем более.
Вспомни, в прежние времена мы делали много прекрасных вещей, и всегда наибольшей радостью для нас было - после самого процесса работы, творения, - отдать готовую вещь в дар, украсить не одного лишь себя, свой дом и сад, но дом и сад тех, кого мы любим, творениями своих рук... ведь любое творение вдвойне прекрасно, когда им можно поделиться с другим... а теперь я вижу, что ты не готов отдать сильмарилли даже Великим, даже на время, даже в помыслах своих... Глубоко огорчает меня это...
А еще я называю искушением, когда менее искусный и великий мастер, видя более прекрасные и величественные творения, обычно радуется вместе с другими и с самим создателем, потому что понимает, что из малого может родиться великое, и что даже более скромные труды его рук и разума могут быть драгоценны - по своему; но когда он сталкивается с произведением величайшим, немыслимым, недоступным ему даже в воображении, - рискует он по недостаточному своему разумению впасть в зависть и, хуже того, в отчаяние, и возжелать того, что не принадлежит ему; и из этого также могут родиться раздор и бедствия, особенно если найдутся подстрекатели, которые будут усердно умалять малое и возвеличивать великое, преследуя свои собственные злые цели...
Впрочем, ты вряд ли послушаешь меня, Феанаро; да и нет у меня власти над тобой, ибо ты... - она запнулась, но закончила твердо, - ибо ты велик более меня, и не в моей руке величие твоей судьбы... но прозреваю я тьму в конце твоего пути, и будет она столько же велика, как велик Свет сотворенных тобою сильмариллей. Действуй же, как хочешь, но помни о том, что я предупредила тебя. Через несколько дней в Тирионе праздник... я же выполнила твою просьбу. - С этими словами Нерданэль достала венец и положила его на стол. Ларец с сильмариллями же она так и не открыла; и так ожидала ответа на свою длинную речь. Слишком длинную - обычно она не была столь многословна...
Незримая стена вставала между супругами. Нэрданель говорила действительно непривычно много -слишком много, чтобы Феанаро мог ее услышать по-настоящему. Однако он видел, что она взволнована, почти напугана, - и сделал усилие над собой, чтобы пропустить мимо ушей те ее слова, которые были ему неприятны. Он не понимал причины растущего меж ними отчуждения; не мог он и мысли допустить, что причина эта в нём самом.
Нэрданель положила на стол венец. Он был изумителен, совершенство простоты, и Феанаро как мастер не мог этого не заметить, не оценить.
- Какая прекрасная работа! - совершенно искренне сказал он. - Воистину, супруга моя, ты - искуснейшая среди Нолдиэр.
Феанаро взял в руки венец, кончиками чутких пальцев провел по плавным, едва заметным изгибам идеально выверенных линий - тем же движением, которым недавно ласкал волосы супруги; затем уважительно покачал головой, оценивая работу.
Наконец он открыл шкатулку и достал один из Камней. Сильмарилл переливался на ладони, испуская мягкое и даже ласковое сияние. Мастер бережно вставил Камень в одно из предназначенных для этого креплений, и показалось, будто всегда он там и был, идеально вписавшись в линии оправы. Феанаро быстро добавил к нему недостающие два. Теперь венец и Камни, казалось, соединены нерушимо. Задумка Нэрданель удалась: оправа лишь подчеркивала красоту Сильмариллей, не бросаясь в глаза, но ни единым элементом не нарушая гармонии.
Феанаро улыбнулся. Он все еще оставался Мастером, а значит, умел ценить не только собственные творения, но и красоту, созданную другими. Теперь он был искренне рад, что работа Нэрданель была безупречна; ему показалось вдруг, что супруга почувствовала Замысел Сильмариллей - тот внутренний образ, что видит мастер, но не сможет выразить словами (а выражает в самом творении). "И вот мы поем одну Песню", улыбнулся про себя Феанаро. Он уже забыл, какой тревогой были наполнены речи супруги. Он поклонился:
- Hantale, meldanya!
И, взглянув еще раз на венец, протянул его супруге:
- Быть может, не я, а ты станешь носить величайшее наше сокровище на своем челе? Ведь ты и вправду этого достойна, моя благоразумная мастерица! Я же стал бы охранять и Камни, и тебя, от всякого злого умысла, буде он появится вдруг!
Сияние Камней, осветившее комнату, их удивительная гармония, прекрасная и сама по себе, а теперь еще и сплетенная с тончайшим металлом... - она вновь ощутила прилив радости, безграничного счастья - какое немыслимое совершенство... Нет, напрасны ее сомнения, напрасно она колебалась - Свет, заключенный в камнях, благ, а красота не может нести зло... и Феанаро - он велик, он достоин сравняться с самими Валар, и он, конечно, мечтал о том, чтобы сильмарилли сияли для всех, для всего Амана...
Достоин сравниться с Валар? - О, нет, в этой мысли есть что-то неправильное... ибо даже величайший должен знать свое место и быть достойным там, куда он поставлен волею Эру, и не стремиться превзойти свою судьбу. Феанаро превзошел свою собственную судьбу - и расплата не минует, и горьким будет жребий его и всех, кто его окружает. Что же - если это бремя ему по силам...
И - едва заметно отстранившись:
- Нет, Феанаро. - она говорила очень тихо, спокойно. - Я... благодарна тебе за такой дар, ибо верю, что ты говоришь сейчас с чистым сердцем... но непосильна для меня такая ноша, не желаю я бОльшего, чем имею уже сейчас, и опасаюсь я, что жар сильмариллей будет слишком горяч для меня, а их свет - слишком ярок. И если не желаешь ты последовать моему совету, и преподнести величайшее творение твоих рук и разума в дар величайшим же - Варде или, быть может, Йаванне, - то тем более не вправе я сделать то, с чем не согласна.
Еще мгновение подержала обруч в руках, едва касаясь камней кончиками умелых пальцев. Затем положила на стол - сияние на миг слегка приугасло, но затем вдруг разгорелось с новой силой, вспыхнув немыслимым еще переливом огней.
Расстроенная Нерданэль встала, собираясь выйти из комнаты - ей казалось, что разговор окончен.
Феанаро не стал задерживать ее.
Он был раздосадован ее внезапным отказом, глубоко обижен. Ведь он не видел и не понимал той опасности, о которой говорила его жена. Только что ему казалось, что Нэрданель разделяет его радость, он доверился ей, как никому другому - а она отвернулась, закрылась. Он этого не ожидал, и теперь стоял, наполняясь гневом.
- Ступай. Уходи, раз так боишься собственной тени, - резко бросил он. И вдруг - взорвался:
- Ни одной женщине мира не подносили прежде подобного дара!!! Ни одной!!! Что мне Йаванна? Что Варда? Что ты, в конце концов, вечно оглядываешься на тех, кто выше, кто сильнее, кому изначально дано всё? Не Ауле, не Йаванна - я, я создал Сильмарилли! Секрет их принадлежит мне, и не будет в Арде более сокровища, равного этому! Ты говоришь - ты видишь впереди тьму. Но я тоже кое-что вижу! Да, вижу! И не Тьму, но великий Свет! Сияние Сильмариллей надо всем миром! Посмотрим, кто из нас окажется прав!
Ну что ты стоишь? Ступай! Ты отказалась! Сама отказалась от счастья! Но раз не могу я доверить Камни даже той, кого считал своим самым надежным советчиком, - то отныне никто не коснется Камней без моего на то согласия. Никто!
Глаза Феанаро неистово горели, щёки пылали. Пламенный Дух во гневе был страшен. Впрочем, подобные приступы гнева обычно проходили сами собой. Достаточно было оставить Феанаро в одиночестве. Нэрданель это знала.
... Нерданэль это знала, но такого приступа гнева не доводилось даже ей видеть уже очень давно, быть может, еще никогда - хотя Феанаро и в юности быть вспыльчив. Теперь она испугалась... теперь она жалела о своих словах - нет, она знала, чувствовала, что права, говоря о тьме, искушении, праве на владение... но не так, не в такой форме, не сразу следовало ей сказать это... Она столько раз пыталась переделать, изменить Феанаро... она была уверена, что ее любовь, ее мудрые советы помогут ему измениться, обрести внутренний покой, смирить свою гордость и свои обиды... но никогда еще прежде, казалось, она не задумывалась над тем, что Феанаро может быть сильнее нее...
Теперь, возможно, она не только не сможет еще раз объяснить ему, что ее тревожит... возможно, она потеряла его... нет, еще не потеряла. Но - потеряет - навсегда... - эта мысль внезапной горечью прозрения обожгла ее. Но она - ученица Ауле, она тоже горда, и она не даст ему возможность увидеть - ее испуг, ее горечь, ее тревогу... сейчас она уйдет - и он тоже придет в себя. Сильмарилли прекрасны, он наденет их на празднество, и весь Тирион склонится перед их великолепием и перед мастерством ее супруга...
- Да, - сказала она холодно, - ты создал сильмарилли и они принадлежат тебе и только тебе. Посмотрим, кто из нас окажется прав. Быть может... быть может, ни один из нас... А теперь подумай о том, что через час приедет твой отец. Подумай и о том, что твои сыновья давно не видели тебя и также ждут вестей. - Повернулась и вышла. И уже на выходе мелькнуло: Надо... надо было согласиться... вернуться... просить прощения... - ее легкие, но твердые шаги уже удалялись в сторону гостиной.