На то, чтобы снять ключ с крючка и повернуть его в замке мне потребовалось не меньше минуты. Или двух - воспринимать время я был вообще не в состоянии. И когда он появился на пороге я готов был приветствовать его всеми известными мне ругательствами на всех известных мне языках сразу. Но 
осекся на полуслове - такое у него было выражение лица. Головная боль прошла моментально. Тело постепенно начинало слушаться и, провожая его на кухню, вникая в бесконечный поток слов, я ни разу не налетел на стену. А потом уже, когда ставил чайник на плиту и резал сыр на подоконнике, я наконец-то продрался сквозь его практически бессвязную речь, отфильтровал все матерные слова (в том числе и на китайском - не то, чтобы я хорошо знаю китайский, но он-то знает еще хуже...) и понял, понял, что же он такое мне хочет сказать - все было очень просто, на самом деле. 

Оказывается, предыдущим вечером он впервые смог, наконец, взлететь. 
- Ты понимаешь, - сипел он, раскачиваясь на табуретке, - ты понимаешь, ..., я, ..., все понял вчера, ..., именно вчера, и все эти учителя ..., все эти сэнсэи ..., они же ни ... не понимают, они же главного, ..., сказать не могут, ведь самое сложное-то, самое-то сложное, ..., это первый раз, ..., подняться, да и вообще, подъем, ..., это же самое сложное, ты ж знаешь, ..., ну, ..., ты думал, я не в курсе, ..., что ты-то уже третий год, ..., это самое, и у тебя...

Тут он захлебнулся от избытка чувств, а я достал сковородку, разбил на нее 4 яйца, нарочно не обращая на него внимание - его несло, а когда его несет можно узнать много интересного и о себе, и об окружающих, а главное, меня не оставляло ощущение, что он не врет, и не зря он сегодня рано утром оказался на моей восьмиметровой кухне, совсем не зря. Я следил за яичницей, а он говорил, говорил, пока, наконец, не замолчал внезапно - а я именно в этот момент обернулся, потому что понял - да, вот сейчас, либо пан, либо пропал, но скорее всего он не сумеет, - а он смотрел на меня таким странным взглядом, как будто видел впервые, но я-то знал, в чем дело, ведь взлетать, ..., это действительно самое сложное, потом, в воздухе уже проще, а он наклонил голову к плечу, встал, ссутулился еще больше, и я понял, что уже бесполезно, совсем бесполезно, что никакие сэнсэи тут ни при чем, а просто бывают такие люди, которым не дано, - и в это момент, сутулый, с вытаращенными глазами, бестолково размахивающий руками, он медленно поднялся на пятнадцать сантиметров в воздух. И застыл. А я тоже застыл, боясь пошевелиться...

А яичницу мы все-таки сожгли.