Мы, вообще-то, здорово рисковали, выходя из дома. Ночью зеленые буйствовали, радио передавало какую-то кашу, слов разобрать было нельзя, а вот музыка была слышна отчетливо, и навевала эта музыка какие-то нехорошие ассоциации: не то там-тамы и костер, на котором жарят человека; не то горы и зловещий замок, полный вампиров. Так вот, представьте ситуацию: эти идиоты орут как резаные где-то неподалеку, ветер жуткий, деревья шумят совершенно неподобающим образом, визор отрубился, радио невнятно и пугающе, а мы выходим себе на улицу, и, озираясь, бежим к гаражу.
Нас, пожалуй, сочли сумасшедшими все соседи (если, конечно, соседи вообще осмеливались выглядывать из окон, занавешеных плотной тканью). Но мы, по правде говоря, такими и были.
Это только здесь, в этом респектабельном квартале, где зеленого скорее затравят собаками, чем пустят на порог, мы внезапно оказались добропорядочными гражданами славного Города-над-рекой. Мы слишком хорошо усвоили в свое время, что

В чужой монастырь
С уставом своим не лезь.
Имей уваженье.

Ну и, конечно, классическое:

Как жить с волками?
Учись-ка ты, братец мой,
Выть, да по-волчьи.

И неважно, что в данном случае роль монастыря исполняло радостное скопище разноцветных домов, прячущихся в глубине ухоженных садиков, а волками были наиболее обеспеченные жители города. Они, надо сказать, были способны затравить не глянувшегося им чужеземца ничуть не хуже, чем сделала бы это с подозрительными чужаками волчья стая. Именно поэтому с первой минуты нашего пребывания в процветающем Городе мы вели себя так, как будто только что сошли со страниц учебника хороших манер. Благо, чрезмерная учтивость не вызывала подозрений - ведь, согласно легенде, мы прибыли из Метрополии, а сыны и дочери Метрополии, как известно любому хоть мало-мальски образованному человеку, славятся учтивостью и благородством.
Сказать по правде, Пьеру куда как тяжко давался своеобразный акцент, по которому даже очень хороший лингвист должен был признать в нас уроженцев Большой Земли. Хороших лингвистов вокруг, правда, не наблюдалось (плохих, впрочем, тоже), но привычка к идеальному выполнению всех условий легенды не давала расслабиться. Мне же гораздо сложнее было постоянно следить за языком: никаких крепких выражений, всегда "извините", "позвольте", "только после Вас",- и за движениями: тот, кто почти всю сознательную жизнь носит брюки и привык справляться с превышением по жэ, с трудом учится изящной женской походке "от бедра", - а уж длинные платья, высокие прически, модные в этом сезоне широкие воздушные рукава просто выводили меня из себя. И сколько бы Пьер ни повторял мне:

Даже кролика
Можно курить научить.
Было б желанье,

я не чувствовала в себе ни малейшей внутренней потребности быть тем самым кроликом. Однако деваться было некуда, но вот именно теперь, когда я только что сшила себе платье по последнему писку городской моды и даже смирилась с неизбежно высокими каблуками, как раз теперь нам было необходимо уехать, оставив на произвол судьбы и фиолетовый домик в саду из лиловых деревьев, и мой набитый неудобной, но такой красивой одеждой шкаф, и лингвокниги Пьера; уехать, отбросив, оставив за спиной все наши хорошие манеры, нашу только что укоренившуюся привычку к модным сплетням, наш забавный акцент.
Все только потому, что утром мы нашли на пороге засохший кленовый листок.